Результаты поиска

В небе сейчас висит начавшая убывать луна; сверкающая, чистая, как подсвеченная изнутри карамелька - и вот, подумалось нам, самое время вспомнить сказку, которую "лисьи люди" тайале рассказывают своим детям. Маленький привет из мира Атван сегодняшним вечером, друзья. Лисья сказка о луне и масле. Шуршит у очага старая Илта, перекладывает в свете огня полотна ровдуги да мягких хороших тканей, на весеннем торгу взятых - нитки шерстяные в клубки мотает, иглы костяные проверяет на остроту - эту вот да эту попросить сыновей очинить наново надо ,а эта еще хороша! Занята старая Илта, но не настолько, чтоб не отвлечься на возню младшего внучка, опять к ней прибегшего ночевать, постреленка этакого, Кюё, самого хитрого и беспокойного изо всех ее многочисленных внуков. Возится под дохою, глазами поблескивает: - Ба, не спится чего-то! - Чего тебе не спится, а, заяц? Молока козьего топленого пол-крынки выдул, а не спится... - Ба, сказку скажи! Илта притворно ворчит - знает, что все к тому и шло с самого начала. Вздыхает протяжно, откладывает нитки и шерсть, иглы и ткани с ровдугою - приоткидывает ненадолго положок над забранным пузырем оленьим, мутной пленкою, малюсеньким оконцем. Показывает на выплывающую в небе огромную плошку полной ясной луны: - Смотри, смотри, внучек - луна восходит. Говор старухи потихоньку становится тягуче-плавным, как полноводная река, и несет прочь, на волнах качая: - Не хнычь, улеглась метель, и зима повернула белый лик свой прочь, уходит время ее, последние морозы над землею прошелестели, на весну небо смотрит теперь - видишь, какая луна вышла? Не льдистая-белая, а теплая, золотится вся! Большая луна висит в небе - яркая, круглая, ух! Полная, ясным мягким светом сияет - ровно круг доброго масла, или как полная миска, самого свежего масла, самого лучшего! Сказывают - в самом деле так и есть, слышал ли, Кюё? Как не слышал? А вот я расскажу тебе - послушай. Только одело повыше давай подтянем - чтоб оставшиеся морозы не подобрались, сны не украли... Вот так! А про масло - про масло и луну слушай! Все мы - лисьи дети, потому что праматерь Тайа прежде, чем вышла к людям, была рыжею лисицей-огневицей, дочерью Старого Кейтуу-лиса, а потом уже по велению Отца Земли оборотилась красавицей-женою старшему из братьев, от которых род наш пошел. Да, да, как дед Кайлеви сказывал, ишь, постреленок, подслушал тогда.... ловким растешь, Кюё, это хорошо! Но да бабушку не вздумай за нос водить, и-и-и! Бабушка хоть старая, а вас, малых, всегда доглядит... слушай дальше, Кюйсте-охотник будущий, слушай - про луну и лисицу. Этого старый шаман не сказывал - большие и так все знают, а ты ж хочешь,как большие все, знать, каков мир наш, да как уряжен? Слушай тогда. Тайа-праматерь к людям ушла, от нее все мы и есть - с глазами зоркими в темноте, с ногами быстрыми, с нюхом не хуже звериного и слухом чутким - даже ванхайми льдистоглазые говорят - с нами мало кто сравнится! А сестры ее все ж не забыли родства - помогали всякий раз, да и она не забывала родню пушистую, лакомые кусочки оставляла, да и учила всякому хитрому - что у людей подсмотрела. Вот научила коз доить да масло сбивать. И как вышла земная дорога всему лисьему семейству, пришло время в луга да леса к Отцу Земли отправиться - так и знания эти первые лисицы с собою забрали. И вот поселилось лисье семейство в избушке на высокой-высокой горке за туманами. за большою рекой - такой высокой, что нам кажется, будто на небе на самом живут они. А может, так и есть - и земля за Рекою Великой - это для нас небо и есть? о том не ведомо никому, кроме самых больших шаманов - вроде деда Кайлеви, да, внучек, да. Только шаманы тем знанием не делятся, - каждому умению свои секреты ведь! Так вот, живут лисицы, не тужат себе там - доят заоблачных, затуманных коз - видим мы, как сверкают их хитрые глаза звездочками в небе - знаешь же, примечал небось, что некоторые звезды ярко и ровно сияют, а некоторые, мелкие, ровно подмигивают? Так вот большие да строгие звезды - то глаза Старших, а мелкие лукавые - то звездные козы по лугам небесным бродят, смотрят вниз, туманную траву с облаков щиплют... Вот подоят их лисицы, да принимаются масла круг сбивать. Долго сбивают - дюжину дней и ночей, не меньше! И много его выходит - ух много! большая круглая миска, полная до краев - и сияет то масло, со звездного молока сбитое - вот на небо глянь, как сияет! Этот круг лучшего масла мы и видим. Прибывает луна - это лисицы небесные масло сбивают, миску наполняют. А как наполнится она, так садятся они рядом - и угощаются, слизывают кромку, оттого и тает луна потихоньку, понемногу - как прибывала неторопливо, так и убывает. Вот вылижут лисицы дочиста чашку - и ночь отдыхают потом, сил набираются, прежде чем пойти наново коз доить да новое масло для новой луны сбивать. Видим мы каждые две дюжины ночей, как новое масло лисицы небесные готовят, как лакомятся им - да как потом заново за труды берутся. Вот такая история... Спи, внучек, спи, Кюйсте-охотник наш, станешь большой да сильный, тропы читать выучишься не хуже отца, силки плести, из лука стрелять, рыбу полными садками домой носить станешь, жену красивую, как Илми, дочь северного ветра, жена Кейо-богатыря, возьмешь... А коли свезет, так ровно сам Кейо, дойдешь пешком на небо и обратно, угостишься у лисиц небесным маслом - так никого по силе и уму тебе равным не будет! Спи, Кюё, расти большой, бабушку не огорчай... бабушка старая уж, сама, как те лисицы небесные...Спи. Полная плошка масла-молока ныне луна, и весною запахнет скоро, на весну небо смотрит. И Кюё засыпает - малец пятой зимы от роду, и снятся ему красавицы-лисицы, сбивающие масло, и Кейо-богатырь, назвавший его своим побратимом, и много славных подвигов, и пойманная царь-рыба, что премудрости дивные баять человечьим голосом умеет, и олень с солнцем меж рогов, и красавица в замке из синего льда, что они с Кейо выручат - когда Кюйсте вырастет... только вот пусть подождет его Кейо, сам не ходит - ему не так много расти остается.... и кажется мальчику, что под бабкины сказки засыпая, расти он принимается быстрее. Оттого и теребит ее, что ни вечер - расскажи, ба! И ба рассказывает - она их много знает. Ох много... *изображение взято из сети Интернет

Оговоримся сразу – это выражение – «кризис гуманизма» - продукт моих собственных измышлений, и того, что я под этим понимаю. И согласно моему пониманию, таких «кризисов» культура пережила за последнюю треть-первую четверть XX-XXI вв (а это, подумайте только, средний срок жизни одного человека) ровно два. И вот об этом – ниже. Что же я имею в виду? Давайте сразу: в своем нынешнем очерке я не собираюсь проводить глубокий и всесторонний анализ литературы и культурного наследия всего двадцатого века – ограничимся тем, что мы сами успели застать и вкусить, ну и может, совсем немного раньше. То есть – последняя четверть двадцатого и первая – двадцать первого века. То есть все-таки коснемся культуры модерна и постмодерна. Метамодерн, пожалуй, все-таки оставим за скобками, просто чтоб не растекаться мыслию по древу. Мы в нем живем, в конце концов, и об этом я тоже скажу, но кратко. Итак, что же за интригующий такой кризис автор нынче вынес в заголовок? Да все просто. Мы же все помним тут картинку про конфликты в литературе? Кстати, вот она Давайте возьмем шире – не только в литературе, а в искусстве вообще. Где человек и его противостояние с кем-либо и чем-либо – главная тема произведения.Да, все так. Человеческое вообще – всегда центр творчества. А уж чему противостоит герой – богу, обществу, другому герою… отсутствию бога ли, вопрос другой. Дело, правда, в том, что со временем – с нарастанием информационной напряженности жизни, будем честны – с самим героем, который должен чему-то там противостоять, тоже творилось неладное. Из классического героя, который побеждает необузданные силы, врагов или слепую судьбу, герой превращался в потерянного среди обыденности и внешнего благополучия человека. Ему и конфликтовать-то вроде бы не с чем: природа не старается убить, потому что ты не первопроходец, не наедине со стихией, не воин в поле. Другой человек – о, время честных поединков ушло. Твой противник – не природа и не другой человек, но… люди? Жизнь? Смысл жизни, а точнее, его отсутствие? У нас с вами не лекция по обществознанию, а скорее рассуждение о культуре и литературе – поэтому очень коротко: новое время принесло людям материальное благополучие и отлаженный порядок жизни… ну, относительно, но все-таки принесло. И человек (как вид) оказался в растерянности. Потому что уровень жизни-то повысился. А уровень самоосознания? С ним все оказалось достаточно непросто. Мало было достигнуть определенного общественного договора о культуре поведения, как оказалось. Люди обнаружились двух сортов, внезапно. Те, кого мучила не находящая приложения внутренняя, назовем это так, пассионарность (за этим словом автор ставит вот что: страсть к новому, желание идти вперед, просто творить, быть всегда немного где-то за рамками обыденности), и те, кого устраивало все то, что уже есть. Ну, как обнаружились – просто ритмы жизни ускорились, выросло информационное напряжение, и стало просто_лучше_видно, что эти два сорта были всегда. Усугубились различия – и первые остались несколько не у дел. И даже местами под порицающим недовольством вторых – ну что вам все неймется? Все же есть! И эти два сорта стали активно конфликтовать. В мире росло число материальных благ, а вот люди друг друга понимали все хуже. Больше скажу – многие люди и сами себя-то переставали понимать. Люди оказались в своем спокойном сытом будущем оторваны от крайних переживаний, которые для работы психики просто необходимы. Нет, дело не в том, что у человека XX века нет никаких опасностей под боком, вовсе нет! Просто люди добровольно отгородились от того, чтобы их осознавать. Натащили в свою нору мягких одеял и вкусной еды, и решили, по примеру людей древности, что можно перестать думать о будущем. Технологии выросли, самосознание нет, вот вам и иллюстрация. Автор при этом вовсе не презирает блага современности – просто вот отгораживать свое сознание от крайних переживаний – тупиковое решение для человеческого сознания. И давайте я поясню, что это такое, в двух словах, это самое крайнее переживание. Это эмоции, непосредственно связанные с витальными ценностями. С вопросами жизни и смерти. С ощущением, что жизнь твоя единственная и другой у тебя не будет. С чувством, что каждое твое решение, мысль, чувство – важны. И – с сопереживанием. Это то самое «биение жизни», которое хотел ощутить Вава Татарский в «Generation P». А знаете, с чем еще связано это самое биение жизни? С возможностью сопереживать кому-то. Полностью, со всей самоотдачей. И это – болезненно. Весьма болезненно, и поэтому человечество, подобно ребенку, выплевывающему что-то не совсем вкусное, но полезное (уровень самосознания не вырос!) предпочло жевать сладкую кашку безопасности и сытости. И крайние переживания – их стало не хватать. Именно о них тосковали люди пассионарного типа. Чтобы расти, нужно давать пищу этому внутреннему пассионарному пламени, а общество предпочло лениться. Ну, конечно, за исключением отдельных групп людей. Но массово – массово возобладала тяга к сытости, безопасности… стремление к гомеостазу. Потому что оно наконец-то стало возможным. Нет, люди всегда были и остаются людьми, просто раньше технически это было сложноосуществимо. А тут – о, ради бога. И весь научно-технический прогресс только подогревал человеческую мечту о теплой берлоге и минимуме усилий: как тут не вспомнить пресловутого фоллаутовского «робота-помощника за 33,90$». Важно лишь то, что мечта о праздной сытости наконец стала реальностью. И многие люди… попросту взбунтовались. Взбунтовались против сбывшейся месты. Почему? Потому что именно тогда и появилась такая тема, как потребление как замена любым эмоциям и любому благу. Заменим крайнее – на простое и понятное. Безопасное. Люди хотели соли на губах и запаха озона, ветра в волосах и долгой дороги, а им предлагали «освежитель воздуха «путешествие к побережью», совсем как настоящий, и без каких-то проблем и опасностей пути!». Модерновая литература вся выстроена на этом. Модерновая культура пронизана мотивами протеста против общества потребления, протеста против общества спектакля, против идеи благополучной маски. Против, если хотите, идеи лжи, если говорить максимально коротко и максимально громко. «Колыбель для кошки», «Бойня номер пять» - привет, писатель Воннгеут, например. Привет, «О дивный новый мир» Хаксли, разумеется. Привет философ Бодрийяр с теориями симулякров в обыденной жизни. Шестидесятые,а за ними и семидесятые, годы расцвета всевозможных субкультур таким пышным цветом, что они, наверное, навсегда изменили культурный контекст цивилизации. И вот он, вот он, следите за руками, первый кризис гуманизма. Конфликт человека с обществом, с самим собой, с богооставленностью. И протест. Протест против осуществленной мечты – против сытого спокойного гомеостаза. Протест против того, к чему стремился? Да, и знаете почему? Потому что человек спохватился, что в этой осуществленной мечте не осталось места для него самого. Для всего того, что делает его человеком – мятущимся, сильным, горящим изнутри какой-то важной идеей. Просто чувствующим, в конце концов! Человек потерял человека – как снаружи, так и внутри. Не бога – но образ самого себя человечество стало терять, и поэтому… и поэтому и началось все то безумное, прекрасное и местами жуткое в культуре вообще и литературе в частности. Книги и песни о истинном и кажущемся, отказ от потребления как смысла всего, поиск самого себя – вот оно, вот оно. Гомеостаз качнулся, как Шалтай-Болтай, и взорвался изнутри. Суть человеческой натуры не выносит остановки, суть – в динамическом равновесии, то есть вечном движении. И что мы видим на пике кризиса поиска человека? Да, это было уже не раз, мы все знаем, как циник Диоген искал днем с огнем человека… правда, он искал «хорошего человека». Людям на пике перенасыщения потреблением, людям в первом кризисе гуманизма нового и новейшего времени нужен был не хороший или плохой – им нужен был настоящий человек. И все – настоящее, а не кажущееся. Рожденное из боли и крови человеческой души, а не собранное на заводе по красивому стандарту. Клан, а не формальная семья. Карасс, а не гранфаллон. Правда, а не симулякр. Не злые феи украли у вещей, слов и понятий внутреннюю суть, но сами люди – и многие это поняли. И поэтому – поэтому началась культурная война за человеческое начало. Которую мы, между прочим, великолепным образом застали. И первую, и вторую. Расцветом темы, пожалуй, стоит обозначить рубеж веков – от модерна постмодерновая культура радостно переняла знамя войны за человеческую суть, облекая ее в иные, чуть более вычурные формы. Миллениум принес теме критики потребления столько великолепных творений! «Матрица»! «Джонни-мнемоник»! «Электоровцы!» «Бегущий по лезвию»! «Аватар» Кэмерона! И даже, удивитесь, но «Терминатор». И внезапно - почти все книги Кинга. Ладно, окей, все действительно хорошие книги Кинга. Это был расцвет и вершина кризиса гуманизма, что толкнула нас – говоря «нас», я имею в виду людей вообще – искать людей и вокруг, и в себе. И так первый кризис гуманизма плавно и легко, ненавязчиво перекатился во второй. Теперь мы ищем не настоящего человека, но человека вообще. Хоть какого-то. Даже если он… киборг? Вот, собственно, и метамодерн: где разница, кто человек, а кто нет, если границы призрачны, зыбки, неясны? И есть ли они? Поиск человека – настоящего человека – настоящих людей – приводит нас к тому, что называется еще поиском корней. Мы сначала искали единое-из-много, настоящего человека рядом с собою. Карасс. Ка-тет. Клан, семью. Вместе с этим мы искали себя. Человека внутри себя. Люди перестали понимать, кто они, а чтобы перестать путать истинное и мнимое, надо понять самого себя. А еще новые технологии – мир не стоял на месте! – принес новые вопросы. Вопросы транс-гуманизма. Человек ли - механический человек? Созданный в пробирке человек? Что есть, в конце концов, это самое – человек? И сам я – человек ли? Поиск семьи и корней, своего карасса, ка-тета, клана - он никуда не уходил. Нас этот самый второй кризис гуманизма одновременно разрывает по двум направлениям течения линии времени, тянет в прошлое, и неумолимо волочит в будущее. Второй кризис гуманизма поглотил, вобрал в себя все вопросы первого, и ушел в самую глубину. В свои собственные корни. Кто это – человек? - спрашивает нас этот кризис. И никто из пишущих сейчас о людях не остается в стороне от вопроса этого самого второго кризиса гуманизма – что есть человек. Где его найти, даже в самом себе? Где в этом буйстве стоит сам Эйрик Годвирдсон? А знаете, мы ответим. У нас довольно мрачная и суровая позиция в этом вопросе, и вместе с тем – она очень простая. Она выражается одной фразой: люди всегда люди. Не важно, какого цвета у них глаза и кожа, белая она, красная, зеленая или синяя, и какой формы уши и ступни. Не важно, рожден ты от матери и отца, или вырос из набора клеток в приборах и руках инженера. Если ты способен сказать – я человек, если способен бояться, и перебарывать страх, любить и ради того, что любишь, преодолевать себя самого, если способен сопереживать и чувствовать чужую и свою боль… а главное, все-таки хочешь сказать «я человек» - ты человек. И ты победил свой личный кризис гуманизма. Люди всегда люди - были, есть, и будут, даже если они об этом забывают. Если забывают – им необходимо напомнить. Даже через боль, в первую очередь душевную. Ну а литература и искусство в этом просто играют роль зеркала. И рупора, в общем-то Мы – люди – и мы ищем человека. В себе и в других. И не позволяем забыть, что ты – я – все мы – люди.

Итак, пора подвести итоги завершившегося чернильного челленджа в тоскливом октябре(с) И заодно в нашей постоянной рубрике "новости по четвергам" сообщить самое свежее и актуальное по текущему проекту. собственно, новости выглядят следующим образом: - роман в повестях окончательно получает название "Нью-Мексико, год 1887" - в его состав войдут две масштабные повести и несколько рассказов, общим числом работ-глав будет семь. На наш взгляд, очень красивое число! - иллюстрировать роман будет наш давний друг, художник Мария-Валерия Моррис, известная в сети по комиксу "Шотландская Удача", или Refel Folk в англоязычной версии. - иллюстраций будет довольно много - к каждому тексту, а к крупным и не по одной. - главное: выпуск работы в свет запланирован к Йолю, то есть - концу декабря, а это значит, что ждать не так уж и долго! Таким образом, совсем скоро прибавится хороших новостей еще. Еще один немаловажный и интересный момент - весь проект "вестерн" входит во внутренний цикл наших "Миров" под названием "Точка бифуркации" Этот цикл объединит все тексты об альтернативной земной истории, ибо таковых у нас в работе и в планах набирается уже внушительное количество, никак не меньше, чем текстов классического фэнтези-цикла "Атван". Что же, чем больше работ, тем интереснее! И нам, и, надеемся, вам тоже. На сегодня все новости, и вот вам рисунков, как и обещали. В галерее ниже - лучшие работы второй половины Чернильного Октября: - друг - это человек, который без вопросов тебе прикроет спину - "Тот, кто ходит на четырех ногах и плохо поет" - "Извините, дам и господа, что отвлекаю! Позвольте, мы вас немножко ограбим?" - просто костяной амулет, индейский - целых три варианта Невест Вороньего Короля - и, конечно, финальная жатва месяца

...наше творчество полнится! Уже достаточно давно частью нашего совместного творчества кроме книг стали клипы. Визуальное искусство переоблачения, съемки, монтажа и последующего просмотра своих результатов, стали для нас частью важной и не менее выразительной. Как и в этот раз. И если раньше мы предпочитали снимать летом, когда единственное, в чем ты ограничен - в объемах карты памяти твоей камеры, то в этот раз мы решили поистине превзойти самих себя - снимать не абы когда, а на Самайн. На улице уже лег снег, термометр показывает -20 градусов по цельсию а камеры хватает ровно на 45 минут. И мы выкрутились! Не за один день, но сняли всё, что хотели и даже немного больше, футажей вышло еще на один такой ролик! В любом случае, стараниями Эйрика Годвирдсона и его близких товарищей и с одобрения группы Hand of Kalliach представляем вам наш новый клип - White Horizon. Клип о Шотландии, шотландцах, шотландской нежити и том, что опасно терять свои вещи в лесу в ночь на Самайн!

Песня Дикой Охоты Глаза блестят, как белый лед, глаза глядят – опричь, насквозь, глаза узрят, как жизнь плетет дороги вязь, глаза глядят – и видят хлад, что ляжет светлой пеленой. Поют ветра – пора, пора! Трубят рога – зовут нас прочь Ложится хлад, крадется ночь Дорога в небе пролегла, зовут рога отсюда – прочь! Раскрытых время на Порог Зимы Ворот. Расколет ветер стук копыт Охота в небе, Не гляди. Не слушай, если жив - куда летит, за кем спешит. Не попадись. Ворота распахнулись. Предзимнею метлою пройдемся черною ордою. Охота – это я! Не становись Опричь огня иль просто на пути. Эйрик Годвирдсон 19.02.18

И снова в эфире наши истории по четвергам, а значит - самое время поговорить про что-нибудь неоднозначное. Например, про самую животрепещущую тему всего литпроцесса - про критику. Критика! Отзывы! Нет, наверное, столь же сложной и вызывающей столько бурных словесных баталий темы, как критика на творчество. Что знает любой человек творческой направленности - неважно даже, писатель или там художник, музыкант или даже, скажем, актер. Что - критику - нужно - уметь -принимать, и почему-то никто не задается вопросом, что выдавать ее тоже нужно уметь, вот штука-то! Недостаточно сказать - эти ваши тексты - натуральный бред, не пишите больше! В конце концов, даже записки сумасшедшего имеют право на существование, разве нет?) Нет, Эйрик Годвирдсон давно перерос тот этап, когда критика действительно способна ранить, и больше того, мы искренне считаем. что каждое мнение по-своему любопытно и как минимум небезынтересно с самых разных точек зрения, в том числе таких, с которых авторы отзывов и критики даже, возможно, и не смотрели. Просто об умении выдавать критику - как и любой отзыв - невозможно не упомянуть по одной простой причине: это тоже умение обращаться со смыслом, со словом, и с образом не меньшее, чем то. что требуется для, ну, скажем. написания небольшого художественного текста. Поэтому далеко не всякий отзыв - это критика. Чаще всего это просто мнение. Как, конечно, далеко не всякий текст - художественное произведение, мы прекрасно отдаем себе в этом отчет. И все же, настоящая критика - далеко не всегда ругательный разгром. Есть, разумеется, мастера разгрома в таких изысканных литературных приемах, что их статьи читаешь как отдельные произведения - например, писатель Александр Кузьменков ("Вакидзаси", "Эксгумация", "1924, или Красный хутухта") Вот его статьи - это просто-таки отдельный жанр, как нам кажется: это даже не критика и не отзыв по итогу, а развернутое - самостоятельное - литературное произведение. Сатирическое, как правило. Читается с восторгом и ужасом, если честно - попасть на зуб к такому матерому расчленителю чужих произведений страшно, наверное, кому угодно. Ну, чисто по-человечески. а в рамках литпроцесса - это как пикировка на защите научной работы. Без нее - никак и никуда. Такие дела. Ну а напоследок просто хотелось рассказать несколько смешных и не очень моментов, связанных с критикой и отзывами. Когда-то, году этак в 2005-м, 1/2 Эйрика Годвирдсона, еще не будучи этой самой одной второй, писала рассказы. Первые свои, коротенькие тексты - между парами или вместо особенно скучных лекций. И с трепетом и легким страхом показывала эти рассказы - от руки, в тетрадке - ближайшему на тот момент другу. И ближайший друг их, как ни странно, оценил весьма высоко. Почему "как ни странно"? Да потому что часто такие истории изобилуют одним и тем же поворотом сюжета: и меня раскритиковали. Нет, первые тексты не раскритиковали - но сказали нечто очень забавное - даже сейчас, через года забавное. Друг одной второй будущего писателя - такой же девятнадцатилетний обалдуй, как и будущий писатель - набрав воздуху, глубокомысленно изрек: "Называть коня эльфийского воина "холеным" - неправильно!" Будущая половинка Эйрика Годвирдсона, почесав в затылке, озадачилась - это еще почему? И знаете, что выяснилось спустя примерно сорок минут разговора в экспрессивных выражениях, с повышением тона и обиженным недопониманием? То, что друг считал, что слово "холеный" подразумевает автоматически - "изнеженный и избалованный". Что значение данного слова все-таки несколько иное, донести получилось не сразу. Зато как они потом оба смеялись - и друг, и будущий писатель! И пусть качество юношеских художественных штудий было абсолютно на уровне школьных сочинений, это в данной истории не очень важно. Важно то, что критику слушать, принимать, прислушиваться к ней стоит, разумеется. Но только при одном условии: вы с критиком говорите на одном языке. Выдавать критические замечания, заметим, тоже - только когда вы убедились, что вас понимают, и понимают правильно. И да - прислушиваться не значит "бежать делать как тебе сказали". Это значит - делать свои выводы, господа. Самые разнообразные при том. Эта история - самая короткая и самая наглядная на наш вкус иллюстрация: прежде чем впадать в крайности, разберись, на одном ли языке ты сейчас говоришь с оппонентом. А что до мнений - лестных или не очень - нам больше всего импонирует позиция писателей Олега Ладыженского и Дмитрия Громова, известных как дуэт-писатель Генри Лайон Олди: всякое мнение по-своему интересно. Из него можно делать самые разные выводы и читать все отзывы и мнения совершенно по-разному. Собственно, эту позицию мы в посте уже изложили выше. Второй смешной момент был связан со взаимным непониманием того, что "интересоваться" какой-либо темой не значит "продвигать эту тему как правильную точку зрения", и тут, конечно, счастливого консенсуса не случилось, как в предыдущей истории: почему-то общий язык так и не выработался, увы. Но все-таки да: Эйрик Годвирдсон уверен в том, что и отрицательных персонажей можно и нужно писать в таких выражениях, чтоб они выглядели и людьми, и при том оставались злодеями, и любую интересную тему можно и нужно уметь подавать в красках и светлых, и нарочито черных. Не одновременно - но с разных точек зрения. И да - конечно, в теме о критике нельзя не вспомнить вот о чем: фокальная точка зрения персонажа не равна авторской, но много от нее берет. Это неизбежно. Автора от произведения отделять не нужно, вопреки школьным требованиям, но помнить, что персонаж тоже человек, пусть и выдуманный, нужно. Мы твердо уверены - все наши персонажи вполне себе люди, и об этом тоже нужно будет поговорить, но в другой раз. Вот такая противоречивая тема, эта ваша - и наша! - критика. Но в литературном процессе вообще нет ничего однозначного, и за это-то литература и любима. А про отзывы вообще и их важность в творческой жизни поговорим в следующий четверг, пожалуй. И заодно - о новостях крутого проекта имени прерий и альтернативной истории. P. S.: Берегите себя - холодное и смутное время этот конец октября, пусть у вас будет светло и тепло в душе, когда снаружи все темнее и холоднее!

Что же, настала пора переходить к работе по расписанию - сказали мы себе, и сегодня начинаем регулярную рубрику- обновления в блоге по четвергам. Тема нынешней выкладки - наше участие в Инктобере. Что это такое и почему половина ресурсов вдруг внезапно наводняется графическими картинками, зачастую по самым странным и абстрактным темам - наверное, многие знают и так. Обмолвимся лишь о том, что это арт-челлендж графических работ, и было бы непростительно пройти такого благодатного способа разнообразить творческую жизнь, как нам кажется. Автоиллюстрации - отдельная тема нашего творчества, и тот самый Инктобер всегда служит отличным вдохновляющим фактором к их созданию. поскольку Инктобер продолжается весь месяц, и рисунки появляются каждый день, мы решили в сегодняшнем обновлении показать вам лучшие работы за половину прошедшего срока, а заодно и немного познакомить вас с циклом текстов - точнее, будущим романом-в-повестях. Рабочее название у него пока что "Нью-Мексико, год 1887", и мы не знаем, сохранится оно, изменится или просто дополнится: работа в самом разгаре. Зато уже имеется дописанный центральный текст. И основные персонажи тоже. им - во многом - и была посвящена пачка инктоберовских работ за авторством 1/2 нашего дуэта. Итак, название романа-сборника сразу намекает, что действие происходит в Америке, на рубеже XIX и XX веков. Но только это не совсем та Америка, которую мы все знаем из учебников истории и многочисленных книгах жанра вестерн. И отличия, скажем так, существенные.... но малозаметные с первого взгляда. Главное и основное - там есть отдельный народ под назанием утэвво, и с людьми он сходен меньше, чем индейцы с белыми. А еще там магия - это не бабкины сказки. И приходящие с Тропы Духов существа могут оказаться реальнее, чем твой сосед-выпивоха, например. И собственно, на этом мы завершим описание главного фантастического допущения, а просто покажем некоторых персонажей и локации. Знакомьтесь, листайте галерею, пишите ваши впечатления)) Арты галереи по порядку: - Рааданхи Орлиные Глаза, шаман. утэвво - Тропа Духов - Олень, который просто выражает авторское вдохновение) - Рааданхи Орлиные Глаза и его внук, Черныш - А по пути на Тропу Духов случается разное, ты не знал? - Обсидиан, говорил Рааданхи, это древнее колдовство земли, жар ее нутра и глубинная сила. - Дэф О'Нил, сын Питера О'Нила - Дженис Хансен, внучка экономки на ранчо - Мисс Дженис и ее в общем-то вполне обычный вечер - Джойс. Уильям Джойс. В баре Длинного Сэма, и вечер его не слишком удался. - Закат в прерии. Какой вестерн без этого сюжета, верно? - На Тропе Духов, в мире вечно полной луны - Ведьма-рысь. - Вороний Король - Дэф О'Нил, сын Питера О'Нила, снова. - Рааданхи и мир вечно полной луны.

Внутри кабака было сумрачно, накурено и шумно. Мутные стаканы, сонный бармен – длинный, тощий тип, с желчным лицом, сальной индейской косицей на полулысом черепе и длинной пестрой серьгой в ухе. Выпивка дрянь, клиентура не лучше… то, что надо. Никому тут до него нет дела, и это отлично. Джойса все устраивало. По крайней мере, в начале – пока его размышления не прервали. Джойс тут же подумал, что его самого начала не устраивал городишко – но выбирать не приходилось. Хотя бы было время все обдумать и не привлекать внимания, и то дело – но все же кому-то он понадобился. На стойке с легким стуком возник стакан, наполненный непонятным пойлом – буро-багровым, мутным, решительно неаппетитным. Бармен подтолкнул стакан поближе к нему. Месиво в стакане тяжело всколыхнулось. – Я не заказывал, - Джойс чуть вздернул бровь, взглянув на бармена. – Тем более… это. – Вас угощает тот джентльмен, в дальнем углу. - бармен ничуть не изменился в лице, протирая мутноватые стаканы ветхим полотенцем. Джойс качнул стаканом – его содержимое остро пахло дешевым виски и почему-то томатным супом, в глубинах густой жидкости колыхался рыже-буроватый, мутный крупный кубик льда. - Это что за холера вообще? – пить эту дрянь Джойс не испытывал ни малейшего желания. - «Бычий Глаз», - пояснил бармен. – Джентльмен в углу просил передать, что вы, очевидно, дельный человек, но в наших местах совсем недавно, и это заметно. Бармен чуть заметно кивнул в сторону, и Джойс понял – поясняет, где именно искать угостившего. Оборачиваться Джойс не спешил – лениво вынул папиросу и неспеша потянулся за зажигалкой-огнивом в заднем кармане, игнорируя бармена, замершего с недонесенной до коробка спичкой – теперь можно и с ленцой оглянуться… мазнуть взглядом по темному углу и загадочному джентльмену. Джойс за один короткий взгляд успел высмотреть все, что хотел, но виду не подал. Бармен, видимо, все же сообразив, что к чему, равнодушно пожал плечами и бросил коробок обратно на полку за собой. Дураком он определенно не был. - Занятно, мы совсем незнакомы, - Джойс все-таки взял злополучный стакан и отхлебнул – на вкус пойло оказалось не таким мерзким, как на вид, если честно. Впечатление было странное – как будто острый томатный суп развели виски. Мутный и склизкий кубик льда оказался говяжьим бульоном, а багрово-бурое месиво – собственно томатным соком, виски и здоровенной порцией острого, пряного соуса – и его там было как бы не больше, чем всего остального. Джойс взглянул на бармена, ожидая ответа, но тот снова лишь пожал плечами, как бы говоря – ну, это ты так думаешь. Потом все-таки бармен ответил: - Он больше ничего не велел передавать. Как вам наш фирменный коктейль? - Как суп, - фыркнул Джойс. – Выпил-закусил. - Ну, иной закуской вы себя не особенно баловали, - за спиной заговорили, и Джойс, даже не оборачиваясь, знал – это типчик из того угла. Ждал, стало быть, стервец, реакции? Впрочем, сам Джойс, вероятно, вел бы себя на его месте так же. - Вы хорошо меня знаете? – Джойс расслабленно потянулся, разворачиваясь – да, точно, он. Франт – одет добротно и вроде неброско, но вся одежда на нем сидит, как хорошая перчатка на руке. Да и на рожу красавчик – тому даже шрам через пол-щеки не помеха. Прическа – индейский хвост, только что перьев-бусин не хватает, на ногах щегольские сапоги, под курткой угадывается очертание револьвера, наверняка что-то не хуже Смит-Вессона новой модели… Типичный бандит, короче. Или наемник, или контрабандист – черт его разберет, но… Джойс хмыкнул – сам не многим лучше, впрочем. Так что было бы, о чем печалиться! - Вовсе не знаю, мистер Джойс. Но я умею смотреть и замечать. - Я так полагаю, у вас есть ко мне дело? – Джойс в несвойственной ему манере рванул напролом. - Разумеется. Оно, правда, больше ваше, чем мое – но это разговор долгий. Не присоединитесь ли вы к моему столику? А то у Долговязого Сэма тут разные типы уши греют за стойкой, знаете ли. Джойс чуть удивленно окинул взглядом кабак – за стойкой кроме него обнаруживался только один забулдыга, с истертыми по-старательски грубыми ладонями, пьяный до изумления и уже подремывающий над полупустым стаканом. Но Джойс пожал плечами и не стал отказываться от приглашения – черт его знает, почему. …уже сильно после разговора Джойс поймал себя на мысли – что-то с этим молодчиком было не так. Что-то, едва уловимое при беглом взгляде – другие же на его внезапном собеседнике точно и не задерживались. Точно так же, как сам Джойс не пожелал открыто оборачиваться и смотреть прямо на «того джентльмена», на него избегали пялиться вообще все вокруг. Выпивохи-завсегдатаи, которые уж наверняка точно знали, кто он таков, тоже. В отличие от Джойса, конечно же. Как там…? «В наших местах вы наверняка недавно»? Что же, угадал. И смотреть и замечать он и правда умеет. И все же, что с ним не так? Джойс изо всех сил напряг память – «смотреть и видеть» он тоже умел неплохо. Когда же догадался, едва не захохотал в голос прямо посреди улицы – да он же полукровка! Нет, серьезно – как есть полукровка. Высоченный это ладно, это не такая редкость, но эта оливковая зеленоватость кожи, заметная даже во мраке кабацкого нутра! Не подделать, да и не бывает ее ни у кого, кроме полукровок. Да и глаза, как две серебряные монеты – какие тут сомнения? Новехонькие такие монеты, ага. Даже, пожалуй, редкие, «счастливые» – с хитрой позолотой ободка и втиснутыми в серебро золотыми буковками. Точно. Полукровка, надо же! Но каков здоровяк – ладонь не у́же джойсовой, да и в плечах пошире, пожалуй. Джойс ухмыльнулся и подумал – вот это наверняка у молодчика был папаша! Ловкач! Хмыкнул – а что, я бы пожал ему руку. Даже с удовольствием – каков, верно, был мужик! Отпрыск вышел дельный, нельзя не признать. Джойсу, впрочем, пока не слишком нравилось творящееся, но больше по привычке – предложение этого парня было со всех сторон взаимовыгодное. В конце концов, в одиночку Джойс на свое дело убил бы куда как больше времени и сил – и с более туманным результатом. Джойс потом неоднократно припоминал детали короткой, но содержательной беседы, особенно сейчас, поутру, сообразив – новому знакомцу неймется, и он назначил еще одну встречу. О чем там бишь они говорили вчера? Ага. О деле. Помнится, Джойс медленно и обстоятельно допил странный коктейль, раздавил окурок в принесенной предусмотрительным барменом пепельнице, растягивая молчание назло навязчивому типу, а потом небрежно обронил: - Так о чем вы хотели со мной поговорить-то? - О человеке, которого вы ищете, - фыркнул он. – Не так уж вы и пьяны, не притворяйтесь. - Я не притворяюсь, - огрызнулся Джойс. - Я устал, натянулся дрянного пойла и мечтаю завалиться спать, прямо в сапогах и куртке, а не слушать мутных личностей. - Сделайте небольшое одолжение, это в ваших интересах, - холодно ответил загадочный тип. - Хорошо. Тогда – скажите, кто вы, собственно, таков, - Джойс искоса взглянул на него, пытаясь угадать, бандит он или все же нет. - Меня зовут Дэф О'Нил. Ну а как ваше имя, мистер Джойс? А то я, конечно, много чего знаю, но вот имени… - Уильям. Коротко – Уилл. Биллом звать меня никому не советую. - Хорошо, мистер Джойс. Фамилию вашу, к слову, мне сообщил почтовый служка, всего делов. Джойс затянулся следующей папиросой, пыхнул дымом и заметил: - А вы мастерски уходите от ответа, Дэф. Все-таки – кто вы и зачем я вам? Вы контрабандист или греющий руки на чужом золоте ловкач? - Додумайте сами, - кивнул О’Нил. – Это не столь важно для ваших поисков. - Предположим, я угадал. Вы упомянули о том, что дело больше мое, чем ваше… но тем не менее, интерес проявили. Что вам нужно и зачем вы мне морочите голову? - Можете считать это дурной привычкой, но со здешними ребятами порой по-другому нельзя – к слову о «морочить голову». Что же, мы оба заинтересованы в поисках некого человека, поэтому давайте и правда будем вполне честны друг с другом. Я в самом деле связан с не самыми добропорядочными кругами, однако грабежом не промышляю. У меня другие интересы. Вы же ищете человека, которого я, так вышло, видел буквально перед его пропажей. Зачем, и почему вы его ищете – я, разумеется, понятия не имею. Вам нужен он сам? - Да, и однозначно живым. - А мне нужно знать, почему именно – ну или куда именно – он делся. Это не так критично, как нахождение кого бы то ни было живым – знать, почему этот кто-то пропал. Но мне это интересно. Таким образом, наши интересы пересекаются – но ваш все равно больше. - Что же, вынужден согласиться. Вы тут, я смотрю, не последняя птица на насесте. Дэф скривился от сравнения, но кивнул. - Насколько я знаю, в подобных местечках преимущественно ценится грубая сила… ну или деньги. А лучше – все вместе. Так скажите, а как вы подмяли под себя здешнюю дыру, если, как говорите, не интересуетесь грабежами и разбоем? - А никто и не говорил, что у меня с названными вами ценностями какие-то проблемы, - ухмыльнулся Дэф, сверкнув глазами. – Отребье меня как раз таки боится. Люди поумнее – знают, что я небесполезен при ведении разных дел. Думаю, вы все-таки относитесь к тем, кто поумнее. И с тем был таков, негодяй. Назначил вот встречу – и смылся. Даже не уточнил, что за эскапада это была с джойсовой стороны – «подмяли под себя здешнюю дыру»… Джойс его же провоцировал! И тот даже ухом не повел… отродье утэвво. Кто вообще первым додумался, что у оливковокожих женщин «рода дерев и трав», как утэвво себя называли, и человеческих мужчин может что-то сложиться дольше, чем на одну ночь? Дети получались только в долгих связях, хвала всему сущему – а то беды не оберешься с этими полукровками. Джойс поежился – судя по могучему телосложению, его новый знакомец должен был относиться к тому сорту детей-метисов, кого природа наградила силой и здоровьем телесным, но начисто отказала во всем человеческом душевно. Злобные, чаще всего неуправляемые психопаты с уровнем разума чуть повыше звериного. Были и другие дети от помесных связей - кто вовсе безумен и даже говорить не всегда умел, но оставался тих и безобиден, или такие вот, что встречались чаще прочих – которые совсем как люди в том, что касается ума и души, но обычно хилые, увечные, больные существа, в которых неясно, как вообще держится жизнь. В любом случае – наказание для неосторожного отца… Детей-полукровок, рожденных человеческой женщиной, Джойс вовсе не помнил, да и говорили, не бывает. А тут… полукровка-утэвво с повадками главаря огромной, могучей банды. Опасный тихий зверь, при этом совершенно разумный, изысканно держащийся, терпеливый… Что же за кровь текла в стрике О’Ниле, что породил этакого сынулю? - Так о чем мы тогда договорились? – Джойс исправно явился на встречу, назначенную Дэфом, но пребывал в расположении духа ничуть не более благостном, чем накануне. - Что мы ищем Ника Хьюстона вместе. Солнце перевалило за полдень – глухой час сиесты, люди сидели по своим домам и не высовывались. Зато Дэф был отвратительно бодр и подтянут – точно не наливался вчера виски вместе с самим Джойсом. Посиживал на веранде огромного дома – кажется, местной медленно загибающейся от нехватки клиентов гостиницы – сияя беззаботной улыбкой и белизной свежей рубашки, крутил в пальцах соломинку. Приветствовал кивком и дружелюбно поинтересовался: - Курить будете, мистер Джойс? Зараза. Увидел, значит, что Джойс потянулся к карману, вспомнил, что забыл курево в комнате, и скривился. Дэф протянул портсигар, и Джойс немедленно оживился, выудил пижонскую пахитоску, чиркнул спичкой, удивленно взглянув на собеседника: - Хм…такие, как вы, обычно не курят. Ради чего таскать с собой полный портсигар, да еще… такой, хм, франтовской? Портсигар в самом деле сверкал серебром и наверняка манил бы любого нечистого на руку молодчика – что белого, что индейца. - Ну, в этом смысле я несколько отличаюсь. Я курю – правда, редко и только трубку. А портсигар – что же, может, это вас и удивит, но у меня довольно много друзей. Друзей можно и нужно угощать при случае. А еще… - А еще – когда кто-то в такой дыре выглядит и держится как вы, а потом заявляет, что у него много друзей, то становится очевидно, что этот кто-то – вполне заметная шишка. И трогать его карманным щипачам не с руки. - Верно понимаете. И давайте на чистоту, мистер Джойс: задайте уже вопрос, который у вас на лбу написан! - Я его не стану задавать – потому что и так вижу. Вы полукровка, мистер О’Нил. - И даже дважды! – неожиданно радостно отозвался тот. - Фамилия у меня, впрочем, бабкина – Мойра О’Нил уперлась и ни в какую не захотела давать ни своему сыну, моему отцу, ни мне фамилии деда, потому что, как она говорила, «ни цыганской, ни индейской фамилии мои дети носить не будут». - Дэф, вы мне зубы заговариваете, - отмахнулся Джойс. – Все-таки: кто вы такой? Чем так знамениты в здешней глуши и главное – что за связи, а может, личная репутация позволяют вам знать движение хвоста любой мыши в любом кабаке, одеваться, точно вы только что ограбили банк и на все деньги заказали моднейшему портному аж из Довера вещей по вашему вкусу, не бояться носить с собой добрый фунт серебра в кармане и при том охотно трепаться со всякими странными типами вроде меня? Отчего-то мне думается, что на порядочного домохозяина-ранчеро вы не тянете. - Ну почему же… от бабки с дедом остался довольно большой кусок земли, и добротная усадьба. За ними нужно следить, так что ранчеро я вполне себе добропорядочный. Пусть и рос я в основном с другим дедом, а тут прошла моя юность, и… Джойс разинул рот, едва не выронив пахитоску. Поперхнулся дымом, даже не пряча своего изумления: - С дедом по матери? - Да, - Дэф взглянул коротко и хищно, а потом улыбнулся: - И это не ваше дело. - Вероятно. Как не ваше – то, что меня связывает с Хьюстоном и как я его стану искать. - Ладно, вы не хотите спрашивать прямо – точно так же, как я не стану выяснять, кто вы там на самом деле и почему, а главное – зачем ищете бедолагу Хьюстона, но ваш странный взгляд действует мне на нервы, Джойс. Слушайте и отвалите потом с вашими догадками к черту. Да, меня родила женщина из утэвво. Да, мой отец – наполовину ирландец, а наполовину идиот. И да, я умудрился вырасти и вменяемым, и физически здоровым. На эту тему я больше ничего пояснять не буду, надеюсь, вам будет этого достаточно? - Вполне, - хрипло отозвался Джойс. – Что же, а Хьюстона я ищу потому, что, так вышло – он родич одного человека, которому я задолжал. Не деньгами, да и вообще не материально – скорее морально, но задолжал, это факт. Ник Хьюстон - бестолковый тип, я бы не стал его искать по своей воле, но… Пропал, бесследно – помоги, Джойс, тебе же помогли! Я не смог отказать. - Женщина замешана? - Не совсем. Даже в основном нет. - Что же, в любом случае вы неплохо распутали тот клубок, в который Ник Хьюстон угодил по дурости – даже дошли до нашего городка. Откуда у вас такие хорошие познания в деле добывания из-под земли людей, пропавших бесследно? На охотника за головами вы не похожи. Не для меня, во всяком случае – Долговязый Сэм, например, решил иначе. Кто прав – он или я? - А я и не охотник за головами – даже никогда им и не был. Бармен ошибся. - Ладно, на этом с откровенностями все – можете не говорить, кем были, а то сейчас выяснится, что вы бывший шериф или кто-то столь же малоприятный в этом роде, мне оно ни к чему. - Кто-то в этом роде, ага, - кивнул Джойс, мстительно усмехнувшись. Дэф и бровью не повел. - Так что к делу – давайте искать Хьюстона вместе. Я узнаю, почему он исчез, вы, если повезет, закроете свой долг. - Было бы глупо отказываться, - Джойс сплюнул окурок, растоптал его в пыли каблуком. – Если никаких дополнительных условий… - Только одно. Не распространяйтесь о том, что увидите и услышите, нигде и ни с кем. Исключение – я и бармен, Сэм. - Мое – такое же. Не люблю, когда обо мне слишком много знают, - Уилл Джойс скривился. - Тогда по рукам. Они скрепили договор крепким рукопожатием и Дэф предложил «освежиться» - заглянуть к Сэму. Подумав с мгновение, Джойс согласился – в конце концов, почему бы и нет. - Сейчас в кабаке сидят только те, кто, как и мы, праздно слоняется без особых дел – ну или те, кто в нем же вчера и заночевал. Разговору никто не помешает, а Сэм может, в свою очередь, поделиться сплетнями. - Сэм не показался мне разговорчивым типом, - заметил Джойс. - Это да… но это смотря с кем. - Ваш приятель, этот самый Сэм? - Можно и так сказать… был дружен с моим дедом, тем, который ранчеро. Даже вроде бы не просто дружен, а приходился черт его знает какой степени кузеном. - Сэм внешне напоминает мне помесь навахо с испанцем – в нем есть индейская кровь или мне показалось? - Есть, есть! Немного – но есть. Сэм ею даже гордится. - Ну, тогда понятно, почему у него все время рожа кирпичом, - фыркнул Джойс, и Дэф только покачал головой, улыбнувшись: - Стереотипы, мистер Джойс, вас не доведут до добра Стереотипы и предубеждения! Ну или по крайней мере до правды не доведут точно. Будете бродить среди призраков собственных догадок, как в зарослях юкки… или как на агавовой плантации после грозы, хе-хе. - Всю мою прошлую жизнь то, что вы назвали предубеждениями, Дэф, только помогало мне, - ворчливо отозвался Джойс. – И давайте уже безо всяких «мистеров», просто – Джойс. - Ну и по мне вы, Джойс, сказали бы, что кровь тех же самых навахо и в моих жилах плещется? - Нну… по зрелому размышлению заподозрил бы – скулы, прищур, эта ваша грива, как у мустанга, черная – хотя по фамилии подошла бы скорее рыжая! - Грива как раз в бабку. Предубеждения, Джойс, предубеждения! Вашим размышлениям только что белой шляпы не хватает! - Вы, Дэф, самый странный образец людей, что я видел, - сдался Джойс. – Непредсказуемый и опасный. - Это хорошо, что вы понимаете. Ладно, довольно туману. Давайте так: сейчас придем, я расскажу, что знаю про Ника, мы оба послушаем Сэма – не про Ника, а про все, что творится здесь в последнее время. Потом я вас оставлю – как раз ко времени, как начнут подтягиваться прочие местные завсегдатаи. Вчера было довольно пусто, нами мало кто интересовался. Они вас застанут, как и накануне, в одиночестве и над стаканом виски. И вы не спешите о нашем уговоре пробалтываться – расспросите так, как будто никого здесь толком не знаете. В общем, попробуйте собрать сплетни у народа без моего участия пока что, хорошо? - И что это нам даст? Тем более после того, как мы расспросим Сэма? - А вот то и даст. Думайте, Джойс. - Хмм…. Так я смогу понять, что люди умалчивают, по крайней мере. - Точно. - А это, опять же, подскажет – что самих их тревожит больше всего…Так, стоп! О’Нил, какого черта? Вы здесь живете, это ваш город, бандитская вы рожа! Почему нужно разыгрывать этот цирк? - Джойс, Уилл… вы посмотрите еще раз на меня и подумайте! Вы же умный человек, или я ошибся? Что вы видите? - Вы полукровка, - брякнул Джойс. – И… - И все. Ирландец, навахо, утэвво. Каков коктейль, а? - То есть – хотите сказать, местным вы все равно со всех сторон чужой? - Точно. Меня могут слушать. Меня могут бояться. Меня могут сколько угодно уважать или даже любить… - Особенно бабы, с вашей-то рожей, - хихикнул вдруг Джойс. - В том числе и они, - невозмутимо продолжил Дэф. – Но своим я никогда не буду. Не скажу, что меня это расстраивает. К тому же – это Новый Свет. Тут, положа руку на сердце, люди просто люди. Пуэбло, навахо, яки, испанцы, англичане, немцы или люди островов – да какая, к лешим, разница! Были бы деньги, руки и ноги на месте и голова варила – все. Одни молятся Христу и Деве Марии, другие – местным духам и собственным двойникам, третьи не верят ни во что, а что касается четвертых… не важно, понимаете – не важно, пока ты просто человек. Но вот утэвво и все, с ними связанное – это сразу как метка краской на лбу. Как племенных бычков в стаде метят, знаете же? - На заднице, - буркнул Джойс. – Скотину метят пятном краски на заднице. Дэф расхохотался. - Это уже, собственно говоря, без разницы. А чтобы собрать всю информацию, придется исхитриться. - Вы играете за местного, но не совсем своего по рождению, а я – за неместного, но обычного? - Именно. - Что же, поверю вам на слово. Звучит, по крайней мере, не очень бредово. Рассказывайте уже давайте - чем Ник Хьюстон успел отличиться? … Ник Хьюстон прибыл в городишко в погоне за золотом, разумеется. Ему говорили, что это гиблое дело: настоящее золотоносное русло лежит на территориях индейского племени, а то, что досталось белым, уже давным-давно вычесано на миллион раз, просеяно жадными людскими пальцами – и теперь золото моют только или сами навахо, или те, кто им что-то обещал за такую возможность. И это должно было быть очень щедрое предложение. Ну или ты покупаешь у индейцев золотой песок и продаешь его там, где его цена гораздо, гораздо выше. Почему индейцев не выгнали с этого места? Да черт его знает. Как-то так сложилось, что оружия у индейцев всегда было в достатке, стреляли они метко, да и происходило тут всякое… пытались ли? Ну разумеется! Только вот не всегда все решает оголтелая сила, да. В этом месте рассказа Джойс мысленно пометил себе – так вот оно что. Дэф, кажется, причастен и к индейскому золоту, и к людям, что помогает местным с оружием! - Как бы там ни было, а тут вышло что вышло – городок чахлый, старатели перекочевали дальше, на реки покрупнее и пощедрее, навахо остались при своем клочке, мирно торгуют со всеми подряд – от утэвво до испанцев. Вежливо улыбаются, не снимая руки с приклада винтовки, но первыми не лезут. Про то, что им помогло отстоять свой клочок земли, ходят разный байки – откровенно завиральные местами, или жуткие, или глупые. Но, шутка какая, далеко не все они – байки. - Например? - Например, о колдунах племени – далеко не все враки. Или о том, что иногда люди пропадают бесследно на их земле. - Бесследно, как же, ага, - Джойс скроил скептическую мину. - В том-то и дело, - Дэф покачал головой. – Что в самом деле бесследно. И белые, и индейцы. - А что колдуны? - А что колдуны? Сами, говорят, непричастны. А как спросишь, что же происходит – такое нести начинают…! В общем, вы еще услышите, и не раз, коли уж влезли в это дело. Мне больше всего и интересно с этим-то разобраться. Ваш Хьюстон пропал недавно – вот он и шанс! - А что там с Хьюстоном-то? Прибыл, ну? - И в первую же неделю влип в местные разборки, - ухмыльнулся Дэф. – Заступился, за кого не надо, или в долг взял, в общем, насолил крепко одной кучке молодчиков – а те возьми его и сцапай на тракте ночью. - И? - Обобрали, избили, связали и продали в рабство – я потом нашел его в стане бродячих артистов… представляете, продал в рабство кочевым актерам-пуэбло! Кто мог влипнуть в такой идиотизм?! - Хьюстон, - фыркнул Джойс. – Это на него похоже. - Он что, вообще стрелять не умеет? – удивленно развел руками Дэф. – Не отбиться от тех типчиков, ну я не знаю! - Умеет…не как вы и даже не как я – но вовсе не ужасно, если уж честно. - Откуда вы знаете, как я стреляю? – ухмыльнулся Дэф. - Ой да бросьте уже. Я что, не видел, какая у утэвво меткость? Птицу камнем в полете сбивают! - Я, признаться, думал, что вы никого из утэвво никогда в глаза не видели. - Видел, - буркнул Джойс. – Вы много обо мне не знаете. Что там с Ником? - Да выкупил я его, вот что. За пол-барашка и пяток долларов. - Зачем? - Просто. Работник мне на ранчо как раз нужен был – я и пошутил, что будет свою цену отрабатывать, потом волен идти, куда глаза глядят. Тот, придурок, решил было, что я его за настоящие деньги или золото купил – ну и прикинул, что работать столько времени не хочет. Короче, подался он однажды пытать счастья в мытье золота снова. Там-то и сгинул – а навахо, черт их дери, божатся, что не только не трогали его, а и видели-то всего один раз! Даже показали – где… Дальше плели околесицу такую, что я запутался в конец. - А этих навахо вы хорошо знаете-то? - В том и дело, что хорошо. Семья Рыжей Совы там обитает, кому-кому может, и соврали бы… но не мне. Собственно, с этого и начались активные поиски. Дэф пересказал индейские сплетни – и Джойс лишь досадливо крякнул: и правда бредни. Призраки, духи, перевертыши, подземелья… бред. И тем худший бред, что индейцы в него явно верят. Сэм поведал о контрабандистах – в связи с ними снова мелькнули некие «подземелья». И тут уже Джойс насторожился более явно. Что, если все эти мистические бредни – просто прикрытие? Чем бы навахо отличаться от остальных людей – контрабанда вещь прибыльная! А что в обход дел О’Нила – хм, тогда ясно, зачем он роет землю, чтоб выяснить…. Ник-то, дурья башка, поди и контрабандистам насолил… дай бог, жив все-таки. Джойс несколько дней копал, буквально как собака землю носом – и все больше утверждался в своей версии. Дэф отмалчивался и кривился, слушая предположения Уилла, но копилку знаний не обогащал. Только загадочно заявлял – не время. Еще немного – и сложим картинку, ага. В этой беготне по кругу прошла добрая неделя – и на исходе оной Джойс наконец поймал, кажется, рыбку удачи за хвост. …Выпивоха выглядел скверно – впрочем, Джойс видывал всякое, и смутить душком давно немытого тела его было сложно. Да и чего он хотел от старателя, только вернувшегося в городок с работ? Этот тип представился Томом Куком, жадно высосал предложенную Джойсом кружку пойла, и разговорился. Да, пуэбло связаны с контрабандой. Да, он видел. Да, золото мыл у них… нет, не скажу, почему пустили. Нет, ха-ха, не угадал, мистер! Налей еще, а? Расскажу, если нальешь. И покаж-ууух! Да, за бутылку виски… что? Да гады они, контр-рррабанде…бандисты! Да, пещера там, ага, рабами не гнушаются, знаешь. Только индейцы мразота тоже, помогают им людьми торговать, ну! Натурально! А пошли прям ща? Не-ее, завтра вдруг протрезвею, решу, что нафиг, а теперь-то я храбрый, ну. У тебя пушка есть, мистер? Есть? Эт-то хорошо. У меня тоже был-ла… «Галант», старье ржавое… Почему была? Да потому что я ее забыл, ха-ха! В комнате забыл, ага. Я тут недалеко остановился – проводи? Нет, конечно, ты прав, мистер-твистер-как-там-тебя…Джойс! Вот, ты, Джойс, умный мужик, да, сейчас точно не пойдем искать никого – но до комнаты проводи, а то я перебрал, видишь же. Помощь за помощь – просплюсь, авось вспомню чего еще полезного. Джойс не мог объяснить, что с ним такое случилось – он отчего-то безоговорочно верил каждому пьяному слову. У Тома очень натурально дрожали руки, как дрожат у отчаявшегося, усталого человека, в мутных глазах плескалась совершенно естественная тоска, и говорил он так, что Джойсу с каждым словом становилось все яснее – человек попал в беду, спустил все деньги – или был ограблен. И вина в том вполне себе явственно чья – индейцы, а с ними и контрабандисты. И он готов совершенно за малую услугу рассказать Джойсу все то, что из этого хлыща О’Нила тянуть приходится клещами. И конечно, Джойс пошел проводить бедолагу – в самом деле, не хватало, чтоб тот околел в канаве, не успев ничего рассказать. Они вышли из кабака – глухая полночь обняла подгулявших господ, чернильная синева кромешной тьмы накрыла индейским одеялом, заставив Джойса моргать с непривычки – в кабаке было намного светлее. В прорехах туч где-то гнездилась луна, но показываться не спешила. После дымного, душного помещения смрад, источаемый бедолагой Куком, показался особенно омерзительным, и Джойс, продираясь сквозь хмельной туман, подумал – эк угораздило меня с этаким отребьем-то связаться… Ничего. Все для дела. Но несколько отстранился – буквально на несколько шагов отстал, пока Том петлял по глухим закоулкам, ища свое пристанище. И чуть было не налетел на него, когда Том остановился внезапно, раскинув руки – точно собирался обнять. А дальше события завертелись бешеным огненным колесом, вроде шутихи – мелькание, шум, гам, ничего толком не понять. Выучку виски не залить – Джойс и не сообразил, что не так, а тело уже само дернулось в сторону, избегая нежеланных объятий, и рука метнулась к бедру, выхватывая кольт. Выстрелил он раньше, чем сообразил – ножа у Тома нет. Выстрел прокатился эхом, дым пороха развеялся – и Джойс не успел даже удивиться: промахнулся? Быть не может! С трех шагов же! Джойс вообще промахивался редко – но тут, видать, лихая неудача толкнула под локоть. Том Кук, пригнувшись, как койот, бросился снова на Джойса. Ножа у него не было – зато были когти. Луна наконец скупо окропила светом улицу, и когти сверкнули, как железо. - Уилл, мать твою! – громовой рык, выстрел, и Джойс буквально ощутил, как волосы на виске опалило пролетевшей мимо пулей. Пуля поймала Тома Кука в самом начале прыжка. Он завизжал, как кабанья самка, принялся бить себя по лицу, потом свалился, затих… и запах мертвечины густым облаком окутал забулдыгу. Именно ею разило всю дорогу от Кука, а вовсе не немытым телом. - Уилл, мать твою. Ты не знал, что шкуродера не убить простой пулей? – Дэф вырос рядом с Джойсом, как черт из табакерки. В его руке дымился крупнокалиберный «Уэбли Прайс», голос был тверд, но лицо в кои-то веки потеряло беззаботно-уверенное выражение: брови свело к переносице, у рта – жесткая складка, вторая рука предусмотрительно придерживает кобуру «Смит-Вессона». О'Нил был напуган и скрывал это даже не слишком старательно. - А какой, серебряной, что ли? – огрызнулся Джойс, с которого разом смело весь хмель. В голове медленно прояснялось – его только что чуть не сожрала тварь из индейских сказок. Тех, над которыми он потешался всю неделю. - Заговоренной, дубина. Желательно – шаманом из навахо. Но я тоже справляюсь, знаешь ли. - Справляешься? С оборотнями? С этими, как его, шкуродерами?! Теми, кто пожирает людей и натягивает их кожу… Да ты рехнулся, Дэф. - Как видишь – на твое счастье, нет. Я не знал, сработает, или не очень – но сработало. И вот тебе, да и мне заодно, отгадка, куда деваются люди в землях Рыжей Совы. - Так, погоди, погоди… - Джойс, придурок. Если бы ты слушал сплетни внимательнее, ты бы знал, что Том Кук пропал без вести три сезона назад. И теперь мы знаем, что тому причина. Я же в них тоже не верил, если честно. В шкуродеров. Но подготовился все равно, на счастье. - И что теперь? – глупо спросил Джойс, чувствуя, что его начинает колотить безобразная дрожь, а к горлу подкатывает. - Придумаем что-нибудь. В конце концов, Ника мы еще не нашли. Ну и с тварями этими, шкуродерами, тоже нужно что-то делать. Я думаю, у нас нет выбора – только загнать их туда, откуда они лезут. - Мы не справимся, - тоскливо протянул Джойс, глядя на лопнувшую по швам шкуру-обличье и то, что под ним – темное, мерзкое. Луна снова скрылась, многого он не разглядел. - У нас нет выбора. Справимся.

А день у нас сегодня - знаменательный. И речь не только о Мабоне, осеннем равноденствии. Традиционно, в нашем писательском дуэте 23 сентября отмечается "день рождения" Эйрика Годвирдсона. Именно в этот день, 8 лет назад, в сентябре 2013 года, творческие начала двух разных людей слились в единый порыв и с удвоенной силой понесли знамя гуманизма и великих свершений на полях белых страниц. За эти годы добились мы многого, как минимум это практически полностью оформили цикл романов мира Атван, параллельно развиваем мультивселенную - пишем рассказы вне циклов и других жанров, фантастику, магреализм. Но суть везде одна - это история о людях и их судьбах, переживаниях, превозмоганиях. Ну и конечно же, раз речь зашла о переживаниях и превозмоганиях, вот главная новость - сайт. Да, так вышло - мы совсем забыли рассказать о главном проекте этого лета: собственном сайте. (техническое замечание - пока идет дообработка сайта, ВК будет придуриваться - просто копируйте и вставляйте в адресную строку, удалив пробел после двойного слэша; индексация для лучшей совместимости придет очень скоро. и эти танцы не понадобятся) Сайт - тоже часть нашего сотворчества, призванный объединить разрозненные блогозаписи и все, что касается книг и наших миров в одном "хранилище", это куда удобнее. На сайте можно зарегистрироваться и оставлять комментарии, а также предлагать свои варианты по совершенствованию и улучшению работы сайта. В общем, добро пожаловать на платформу, любуйтесь артами, читайте книги и блог, а мы продолжим работать над текстами и постараемся радовать вас интересными записями и новинками! P.S.: Завтра на сайте мы выложим юбилейный рассказ!) Не пропустите.

Сегодня автор покажет - а заодно и расскажет подробнее кое-что о мире. А точнее, о Гаэли - крупном материке в Старой части мира, близ земли Краймор. В Гаэли обитают два (на самом деле три) народа - элро и люди. Третий - это т.н. "лисьи люди". Относятся-то они к человеческой расе, да только уж очень самобытные. Да и физически тоже отличаются преизрядно, но сейчас речь не о них. Поговорим о культуре гаэльских элро(элфрэ). Этот народ чтит богов, что именуются Сокрытыми. Их, Сокрытых, семеро старших и немалое число младших. Вот имена старших - Миана-Матерь, Лорахо-Защитник, Этива-Дарующая, Эдарн-Золотой, Бэйра-Зима, Эгьяр-Мастер и, конечно, Зор Кровавое Солнце. Помимо прочего, почитаемы еще некоторые из Айулан - Аймира, которую величают здесь Нааннэ, и сам огненный Айтир, гаэльцы его называют Солнечноликим. Это все присказка. А сказка, ради чего затевался пост, вот: всякий гаэльский служитель Высшей воли, верный пути какого-то бога (жрец, знахарь, чародей, лекарь или воин) носит на своем теле знак этого бога. Татуировку. Лекари и целители просят помощи у владычицы чистой воды Нааннэ. Их знак - тройной водоворот на тыльной стороне ладони. Воины - все - посвящены воле Лорахо. Мальчикам, прошедшим воинское посвящение, в возрасте шестнадцати зим наносят на левое плечо первый узор - тривершие Лорахо и несколько завитков. Чем старше становится воин, чем больше славы он снискал - тем шире и больше, сложнее делается узор, которые подновляют и дочерчивают жрецы Лорахо. Дети Зора - его жрецы и маги, берущие силу от Кровавого Солнца - помнят о том, какой путь сам избрал их бог. Алые татуировки на предплечьях - одном или сразу двух - их знак. Жрецы Эдарна и Этивы - богов-близнецов, что ведают всем плодородием земным - отмечены знаками под ключицей, в виде луны и трав. Верные Мианы носят в ладони знак в виде Её зеркала. Водоворотом Грядущего зовут спираль на ладони, что отмечает прорицателей и магов, не приверженных никому из богов лично. Знак Бэйры никто не наносит на свое тело - о нем многие и не знают даже. О Знаке Бэйры будет рассказано отдельно, позже. Эгъяр - бог простой. Он не требует знаков на теле от тех, кто молится ему. Зато его посох рисуют на бочках с пивом - говорят, так оно хранится дольше и выходит вкуснее. Знак для воли Айтира у гаэльцев - крест в круге, солнечный, прямой. Его чертят как оберег красной краской, на время, на лбу или ладони. А постоянно его никто не носит - опасно. Чем? А об этом тоже позже. Но о гаэльских татуировках и знаках главное - здесь. И рисунки прилагаются.

Сегодня хочется немного повспоминать и оглянуться на пройденный путь - он у г-на Годвирдсона довольно ощутим, уже больше десятка лет за спиной, и настало время подумать о том, как мы - и наше творчество - эволюционировало все это время. Ведь текст - тексты - система живая и подвижная, и роман, пока пишется, не раз даже автору способен подкинуть сюрприз. И это прекрасно. Точно так же меняется и все то, что окружает текст. Знаете, с чего началась эта группа? Это было маленькое приватное хранилище картинок. Да-да, с первую очередь - хранилище картинок, которые автор показывал друзьям и знакомым, и говорил: вот здесь, здесь атмосфера очень похожа на то, что мне хочется рассказать. И здесь - глубина цвета какая. И пространство. И леса, горы, небо. Красиво. В тексте будет про почти вот такие горы. Про такое небо. Про леса, которые точно так же хочется рассматривать. И про драконов тоже, да. Это было давно. Чужие картинки сделались не столь интересны - потому что мир с его персонажами, землями, городами и дорогами рос и обрастал подробностями. Теперь уже нельзя сказать, что в каком-то из городов Атвана можно найти что-то, вот как на этой или той картинке. Нельзя. Теперь уже - нельзя, потому что теперь эти все истории и картины из первоначальной идеи сделались серией романов. Но как воспоминание о том, с чего все началось - с желания поделиться красивым и захватывающим - подборки для вдохновения все еще лежат в группе, можем теперь снова достать и полюбоваться на них. Вы не найдете теперь видов Атвана ни на одной из них, но арты все равно красивы и интересны. Давайте вдохновляться перед выходными, как в далеком 2011 году, десять лет назад)

Добавил бы - о королях и о капусте, не будь эта цитата так банальна, но каждый волен ее по своему вкусу додумать ее. Или нет, воля ваша. Чистый лист. То, что ты видишь, когда открываешь любимую программу текстового редактора или блокнот, скетчбук, альбом....что угодно. Про него сочиняют удачные и не очень шутки, рисуют меметичные картинки. Им пугают новичков) Чистый лист, куда должна быть помещена мысль - текстом, рисунком ли. Одновременно безобидный, манящий и пугающий Так что же с ним не так? И что с ним делать-то? Самый простой ответ - брать и заполнять. Ведь для этого ты его и взял, правда? Только, оказывается на деле, это часто не так-то просто. Этот пост большей частью будет не о рекомендациях, советах или прочем подобном - а просто о том, как это делаем мы, когда видим его - чистый лист. На самом деле секундный (у некоторых людей дольше, у некоторых - меньше) ступор перед пустым листом испытывают почти все люди. Это, кстати, нормально. И эта секунда - последний миг, чтобы собрать все идеи и мысли в стройный порядок. Важная, нужная и полезная секунда. Вроде бы. Так почему же с ней столько мороки? Может, просто потому, что много-много лет всех нас учат быть идеальными - в этом много проблем таится, не только эта, но разговор все же не о таких дальних глубинах. Не дайте самому себе сбить себя с толку - говорим мы, и пишем просто самую первую фразу, которая рождается в голове. Любую. Даже неподходящую. Даже неидеальную. Даже ту, которую придется стереть и написать что-то другое. Главное - написать то, что в данный момент в голове звучит ярче всего. Диалог или какая-то шутка, или короткое описание. Даже пресловутое "смеркалось" или его чудесный английский аналог "ночь была темная и бурная" - подойдет! О ужас, но это так. Написать, выделить цветом, писать дальше обычным - самое прекрасное в текстах то, что всегда можно вернуться и написать новое начало. То, что появится на листе первым, не будет единственным и неповторимым, без права изменения - вот что надо помнить, как на наш вкус. Текст рождается из черновика, рисунок - из наброска. Проведи линию или напиши любую фразу - и лист перестанет быть "чистым". Линию или фразу никогда не поздно стереть, об этом мы помним всегда. А еще можно просто поставить многозначительное многоточие в начале строки - и писать дальше. Потом мы его тоже уберем, конечно - в итоговом тексте оно не нужно. Встречалась на просторах сети такая шутка - "если нужно писать какой-то документ, и не знаешь с чего начать - напиши фразу "В общем, такая вот %у&ня", и дальше текст пойдет сам собой" - честно скажем, не пробовали) Но, вероятно, это тоже сработает. А самое главное, что в наших отношениях с чистым листом работает лучше всего - это постараться как можно ярче представить себе все то, о чем хочешь написать, перед тем, как собственно сесть за работу над текстом. Не глобально представить, а какой-то совсем небольшой кусочек. Деталь, пейзаж, погоду - что угодно. Первым камешком, рождающим лавину стройных слов, может стать вообще все, что угодно, по нашему опыту. Так что совет будет только один: послушай самого себя. А первая фраза или первая линия - да что там, ведь и правда она не в камне будет вырезана. Исправлять и переписывать - нормально. И иногда даже этот процесс приносит не меньшее удовольствие - сравнимое с финальной полировкой деревянного изделия, когда формы окончательно обретают идеальную завершенность. Да, и напоследок - мы знаем, что есть две крайности в отношении к написанию текстов любой степени художественности: "пишу как дышу" и "это тяжкий труд и вдохновение тут ни при чем" Так вот, как любая крайность, каждое из этих выражений, по нашему опыту, страдает однобокостью и неполнотой. "Трудно удержаться от подозрений, что статистический характер данной теории обусловлен, по-видимому, неполнотой описания...." (с) один хороший музыкант. Здесь то же самое. Вдохновение - важная вещь. Необходимая совершенно. И то, что писательство есть упорная, трудная, серьезная работа - это тоже правда. Что делать? Как помирить крайности? Для нас решение выглядело так: поддавшись волне вдохновения, не позволяй потоку сознания нестись, как речке в половодье: пропускай через фильтр работы и критического взгляда. "Нефильтрованной" у нас позволено быть только первой фразе. Ей, как капризной принцессе, все можно - просто потому, что это за ней пойдут стройные и выверенные ряды, очарованные ее непосредственностью и раскованностью. А "принцессу" эту мы потом тоже умоем, причешем и нарядим, как надо) Умение продуктивно работать - это умение балансировать, как на наш вкус. Между увлеченностью и придирчивостью, между свободой и планом. Искусство равновесия - для нас главное, получается. Собственно, и в наших книгах этой теме внимания уделено немало. И желаем всем, кто пишет, рисует, сочиняет или творит как-то иначе, найти свой личный "баланс силы". Ну и красивая картинка для привлечения внимания - в комплекте) Художник Энди Кехо, кстати, рекомендуем его работы к ознакомлению, они замечательно хороши. ваш Э.Г.